понедельник, 30 июня 2014
читать дальшеДавненько я хотела добраться до этих книг. Дело в том, что мой родич из рода Поляковых работал в Норильском ГУЛАГЕ. Повесился в 1955 году. Причины неизвестны. Но мои родственники предпочитают придерживаться версии, что сверху пришел какой-то немыслимый приказ и родич предпочел покончить с собой. Моя же мама придерживается более прозаического мнения, считая, что руки на себя он наложил из-за неприятностей в семье. Это мнение небезосновательно, учитывая, что его гражданская жена была, мягко говоря, весьма свободных нравов.
Надеясь понять своего родича, я и решила прочитать все тома Солженицына, посвященные главному управлению лагерей. Предвосхищая ваши вопросы, оговорюсь сразу, что повстречать на страницах своего родича я не надеялась – задолго до чтения я в электронной книге с помощью поиска убедилась, что в книге он не упоминается.
Уже в самом начале сердце читателя трогает посвящение: «Посвящаю всем, кому не хватило жизни об этом рассказать мне. И да простят они мне, что я не все увидел, не все вспомнил, не обо всем догадался».
Я страшно боялась читать книгу. Боялась сухого безжизненного языка, в то время, как все, касающееся ГУАГа, требует эмоций. Как правило, негативных. Безжизненную книгу о таком жутком месте читать было бы очень сложно, а прочитать надо было.
Безумно импонирует, что с уже самых первых строк автор сразу заявляет, что все имена подлинные, а если по личным соображениям не хочется их называть, то ставятся инициалы, соответствующие истине. А если имена какие-то не называются вовсе, это значит одно – память людская не сохранила их имена.
Обычно, читая книги, я выписываю оттуда цитаты в категорию, которую так и называю: «выписанное». Но в этот раз я буду выписывать поразившее.
- При аресте паровозного машиниста Иношина в его комнате стоял гробик с только что умершим его ребенком. Юристы выбросили ребенка оттуда – нужно было обыскать гробик.
- Религиозно воспитание детей в 20-е годы квалифицировалось как контрреволюционная агитация.
- Арестовывали тех, кто во время президиумов при упоминании Сталина первым переставали хлопать; тех, кто выключал репродуктор во время зачитывания писем Сталина; тех, кто использовал газеты с портретами вождя не по назначению.
- Во время допроса, женщина могла проводить допрос раздеваясь при этом. Была ли это личная потребность или способ смутить разум допрашиваемого, что бы он подписал обвинения – чёрт его знает.
На самом деле поразившего гораздо больше, однако, если бы я взялась переписывать всё, то получился бы не отзыв на книгу, а её перепечатывание.
Отдельно автор говорит об арестах – то, с чего начинается заключение в ГУЛАГ. И о допросах. И о пытках. Весь путь, и в буквальном смысле, и в переносном автор расписывает чрезвычайно подробно. И рассказанное шокирует даже тех людей, которые наслышаны уже о тех кошмарах. Безусловно, страх и ужас арестов тех временам нам не понять никогда. Даже представить трудно. Но Солженицыну удаётся создать хотя бы тень эмоций тех арестантов и их семей.
@темы:
Книжности
-
-
01.07.2014 в 11:47-
-
01.07.2014 в 11:54