Глава 10. Майя Ярославовна

[Эсе ака Изида]

Глава 10
Майя Ярославовна

Бабова Майя Ярословна была всегда со странностями. Не сказать, что она многое очень помнила о своей жизни. Прошлое словно заволокло туманами. Иногда этот туман рассеивался полностью. Иногда был плотный, словно бетонная стена. А порой был подобен негустому туману, сквозь который можно было рассмотреть какие-то нечёткие силуэты. Поэтому и сказать о своём прошлом Майя ничего не могла. Как и не могла пояснить, откуда у неё столь весёлый нрав и стремление всё свести к шутке. Пусть и порой не всегда уместной. А ведь уже 75 лет. Седые волосы, усталые глаза, окружённые ореолом морщинок, сутулая спина - всё выдавала в ней возраст. Но стоило заговорить, и все собеседники вмиг забывали о её внешности и начинали воспринимать, как восьмилетнюю девочку.
Отчего-то, совсем не помня прошлого (не говоря уже о генеалогическом древе), Майя была абсолютно убеждена, что вне всяких сомнений, является потомком Меровингов - таинственных царей Франции, когда таковой она не совсем ещё стала. Знала и годы правления династии; и что не было понятия внебрачного рождения - священная сила королевской крови уравнивала по положению всех отпрысков; и как так вышло, что геральдическая лилия стала знаком французских королей; и, конечно, без запинки могла воспроизвести всё родословное древо Меровингов. Начиная с самого Меровея, давшего название этой ветви и заканчивая Хильпериком III Ленивым. При этом о любом из принадлежавших к этой династии рассказывала столь живо, словно и правда была знакома лично как минимум всю жизнь.

К примеру, о Хлодвиге могла сказать, что он всегда был озорным мальчуганом, для которого день проходил зря, если он не сотворил какую-нибудь пакость. Один раз даже осмелился сделать своему венценосному отцу - королю Хильдерику I, подножку, отчего тот чуть было не поздоровался с землёй, но умудрился как-то сгруппироваться и удержать равновесие.
Отчаянно ругалась на Теодобальда, говоря, что коварнее мужчин в жизни не видала. Интриговал хуже самых коварных женщин, а когда пытались уличить, делал невинное лицо и всячески отрицал всё, в чём его обвиняли. И до того хорошо получалось, что все этому верили. Но уж она-то, Майя Ярославовна, всегда видела самую суть и никогда Тео (так она его коротко называла) не доверяла и спиной к нему не поворачивалась. Опасалась предательского удара в спину.
Зато обожала Сигеберта III. Говорила, что он самый нежный юноша, которого она когда-либо видела и что Шекспировскому Ромео до него ух как далеко в романтическом отношении. Ведь Ромео был влюблён в кого-то там ещё до Джульетты, а Сигеберт был однолюбом. Правда, его отец всегда смеялся над этим качеством сына, поэтому Сигеберт иногда делал вид, что у него отношения с несколькими девами, но на самом деле сердечко его было полно нежности к одной единственной избраннице. Жаль только, что чувство это было односторонним.
А вот как Майя относилась к Хильперику III по прозвищу Ленивый, понять было сложно. Принимая косяк комнаты за него, женщина вечно начинала грозить пальцем и выговаривать за непонятные шалости, грозилась всем обо всём рассказать и приговаривала, что рано или поздно отшлёпает и не поглядит на царское происхождение. Так никто и не смог понять, делает ли она это любя или, в самом деле, недовольна.

Майя Ярославовна постоянно рассказывала обо всём французском. Особо часто о горе мучеников, Монмартре. Говорила, что она названа так потому, что именно там был обезглавлен мученик святой Дионисий. А Святая Женевьева после победы над Аттилой благословила постройку церкви в этом месте. Позже именно там было основано аббатство Сен-Дени, впоследствии ставшей усыпальницей французских королей.

Слушая подобные истории, и Вера, и Сашенька закатывали глаза. С них хватало постоянных рассказов Нины Васильевны, которая излишне часто мучила уши своих юных слушательниц историями о Санкт-Петербурге, как она, порой забываясь, называла Ленинград. Не хватало ещё Франции. Виталику-то хорошо. Он просто убегал куда-то и всё. Легко живётся людям, не обременённых воспитанием. А вот девушки боялись обидеть и Нину Васильевну, и Майю Ярославовну, поэтому послушно слушали её, порой уплывая в своих мыслях куда-то далеко.

Правда, как-то Вера, видимо, по привычке - она всегда старалась понравиться учителям, за что её за глаза и называли учительской подпевалой, спросила, кто такая Святая Женевьева. Она тут же получила от Сашки чувствительный тычок в бок, но было поздно. Сумасшедшая Майя, обрадованная и даже возликовавшая от проявленного интереса, завела полную радостных интонаций лекцию, в котором поведала своим слушательницам, что это женщина, дважды спасшая Париж. Во время нападения Гунна Аттила и во время нападения Хлодвига, внука Меровея и прожившая немыслимое даже для нашего времени количество лет - восемьдесят девять. А уж в VI веке, когда она жила, это и вовсе считалось бессмертностью или что-то вроде того.
Закончила свою лекцию Майя Ярославовна чуть ли не со слезами на глазах, повествуя, что во время французской революции в XVIII веке мощи Святой Женевьевы были сожжены на Гревской площади.

- Словно остальных несчастных жертв идиотской революцией, коей они называли бессмысленное убийство жителей Франции, было мало. Надо было обязательно побеспокоить и уже умерших, - уныло резюмировала она.

Улица Карташихина, где она, в конце концов, стала проживать, находилась не столь далеко от психоневрологического диспансера. И можно было бы заподозрить, что когда-то она была там постоянной пациенткой. Подозрение это усугубляло то, что порой Майя, стоявшая вертикально (она вообще не любила сидеть, вечно предпочитала, словно свечка, стоять прямо, осанка у неё такая, что любая балерина могла обзавидоваться), могла внезапно, в одно мгновение опуститься на пол, зажать уши руками так, словно хотела прекратить слышать какие-то звуки и, раскачиваясь, ни на секунду не останавливаясь, начинал бормотать без конца и пауз: "заберитеменязаберитеменязаберитеменязаберитеменя".
Было подозрение, что когда начались первые бомбардировки Ленинграда, она так перепугалась, что это навсегда отразилось на её психике, но, опять же, это было недоказуемым подозрением.
Впрочем, учитывая, что хорошая речь выдавала в ней интеллигента, существовала даже теория, что некогда Майя была профессором-историком, специализирующимся как раз на Меровингах, но так сильно увлеклась делом своей жизни, что, в конце концов, внушила себе, что она и есть они. Так бывает с актёрами, которые слишком уж войдут в свой образ, а потом никак оттуда не выйдут.

Надо заметить, что занятие в блокаду у Майи Ярославовны было совсем не интеллигентное, и, учитывая подозрение на некое психическое состояние, было бы лучше избегать его. Да и возраст уже не тот. Но женщина упорствовала в своём намерении. Говорила, что это благое дело и ей, как наследнице Меровингов, напротив - почётно этим заниматься.
Дело в том, что Майя, которая была работницей коммунального хозяйства, занималась сбором усопших. Очень многие умирали прямо на улицах. Просто приседали на секундочку отдохнуть, глядишь, а он уже умер. Майя собирала таких "уставших", как собирала и погибнувших после артобстрелов. Вместе с другими своими коллегами объезжала она город и отвозила подобранные трупы на грузовых машинах на Серафимовское, Смоленское, Богословское и Большеохтинское кладбища, а так же на окраину города. Туда, где была старая Пискаревская дорога. Везли туда, так как было безопасно - не долетали снаряды. Позднее это место было названо Пискаревским кладбищем.
Страшное было зрелище. Страшное и жуткое. Люди взрывали промерзшую землю и опускали в образовавшиеся братские могилы умерших людей сотнями.
Глядя на неё во время такой работы, на ум скорее приходили не Меровинги, а валькирии из скандинавской мифологии.

Майя и правда знала поразительно много о своих "родственниках" и постоянно рассказывала о различных фактах.
Например, стоило кому-то в речи назвать кого-то варварами, как она тут же начинала читать лекцию о том, что варвары - это чужеземцы для древних греков и римлян, которые говорили на непонятном языке и были чужды их культуре. А те, что творят беззаконие сейчас, просто невоспитанные люди, чей моральный компас вместо того, что бы показывать строго на север, показывает на юг, а то и вовсе вертится без передыха по кругу, нигде не останавливаясь. И, по её мнению, Ольгу Эрнестовну гоняли и оскорбляли именно такие люди, но никак не варвары, ибо настоящие варвары вымерли давным-давно.

А стоило кому-то начать оскорблять всех фашистов в общем и Гитлера в частности, как Майя, ожесточаясь и грозя кому-то в воздухе кулаком, начинала говорить о том, что не мешало бы применить ордалию. Когда же кто-то, ещё не особо близко знакомый с этой невероятной женщиной, спрашивал, что это такое, та охотно поясняла, что это испытание водой и железом у франков. Подозреваемый связывался особым способом и погружался в чан с холодной водой. Так как вода - чистая стихия, она отторгала грешников. Другими словами, если человек невинен, он тонул. Испытание железом - это когда обвиняемый брал в руку раскалённый кусок железа и должен был пронести на расстояние трёх шагов. Потом руку смазывали бальзамом и завязывали полотняной лентой. Признак невиновности - быстрое заживление.

А стоило кому-то упомянуть участие Франции в войне, как тут же выдавалась информация, что её столица Париж была основана франкским племенем паризеев, но носил город такое название не всегда. Когда-то наименовался, как Лютеция.

Отличало Майю Ярославовну от остальных и манера поедать пищу. Вернее, то, что ею называлось, ибо она не была такой питательной и хорошей, как в довоенное время. Если другие люди пусть и излишне размеренно и медленно, но ели в обычном порядке, то Майя Ярославовна сначала совершала ритуал, смысл которого был известен ей одной. Быть может, по её представлениям, Меровинги совершали нечто похожее перед тем, как приступить к еде? Неизвестно. Но факт налицо - Майя делила хлеб частей на пятьдесят, раскладывала их по неизвестно какому принципу и медленно брала в определённом порядке, который наблюдавшим так и не удалось установить. Причём каждый раз при поедании одной из пятидесяти частей издавала некий загадочный утробный звук. Нечто среднее между хрюканьем, собачьим рычаньем и урчанием кошки.

Валентину Степановну, как хозяйку квартиры, где проживала вся семья, часто спрашивали, откуда Майя взялась, надеясь тем самым раскопать её прошлое. Но та пожимала плечами и говорила, что её привела соседка Клавдия Петровна, которая служила врачом. Та знала о цели Валентины набрать честных, совестливых и, главное - добрых людей для совместного проживания с целью повышения шанса выжить и, видимо, сочла интеллигентную сумасшедшую подходящей кандидатурой. И, как показало время, не обманулась.
Саму же Клавдию спросить было невозможно ни о чём, так как она постоянно пропадала в больнице, служа на благо людям, а когда приходила домой, без ног падала тут же спать, усталая донельзя. К тому же, у неё было двое мальчиков, которых надо было как-то кормить, поэтому тормошить её с ненужными вопросами, просто из любопытства, было бы неприлично. Да и любопытство проявляло себя очень и очень слабо. Не до того было. У людей две основные заботы - как поесть и как согреться. Всё прочее волновало чем дальше, тем меньше.
Но не саму Майю Ярославовну. Пожалуй, не только в семье, где жила, но и во всём городе она дольше всех сохраняла оптимизм и шутливый тон. В то время как смеялась и веселилась она, все прочие вовсе забыли, что такое улыбка.